Неточные совпадения
Стародум(указывая на Софью).
Приехал к ней, ее
дядя, Стародум.
Дядя, действительный статский советник,
приехал к нему перепуганный и умоляющий.
— Да всё здешние и всё почти новые, право, — кроме разве старого
дяди, да и тот новый: вчера только в Петербург
приехал, по каким-то там делишкам; в пять лет по разу и видимся.
— Матери у меня нет, ну, а
дядя каждый год сюда
приезжает и почти каждый раз меня не узнает, даже снаружи, а человек умный; ну, а в три года вашей разлуки много воды ушло.
—
Приехала сегодня из Петербурга и едва не попала на бомбу; говорит, что видела террориста, ехал на серой лошади, в шубе, в папахе. Ну, это, наверное, воображение, а не террорист. Да и по времени не выходит, чтоб она могла наскочить на взрыв. Губернатор-то —
дядя мужа ее. Заезжала я к ней, — лежит, нездорова, устала.
— Знаете ли вы, юноша, что через две-три недели сюда
приедет ваш
дядя из ссылки? Наконец, понемногу слетаются старые орлы!
— Добротный парень, — похвалил его
дядя Миша, а у Самгина осталось впечатление, что Гусаров только что
приехал откуда-то издалека, по важному делу, может быть, венчаться с любимой девушкой или ловить убежавшую жену, —
приехал, зашел в отделение, где хранят багаж, бросил его и помчался к своему счастью или к драме своей.
— Сюда
приехал сотрудничек какой-то московской газеты, разнюхивает — как, что, кто — кого? Вероятно — сунется к вам. Советую — не принимайте. Это мне сообщил некто Пыльников, Аркашка, человечек всезнающий и болтливый, как бубенчик. Кандидат в «учителя жизни», — есть такой род занятий, не зарегистрированный ремесленной управой. Из новгородских дворян,
дядя его где-то около Новгорода унитазы и урильники строит.
То ли бы дело, с этакими эполетами, как у
дяди Сергея Ивановича,
приехал: с тремя тысячами душ взял бы…
Года через полтора он
приехал в Москву, мне хотелось его видеть, я его любил за крестьян и за несправедливое недоброжелательство к нему его
дядей.
Они никогда не сближались потом. Химик ездил очень редко к
дядям; в последний раз он виделся с моим отцом после смерти Сенатора, он
приезжал просить у него тысяч тридцать рублей взаймы на покупку земли. Отец мой не дал; Химик рассердился и, потирая рукою нос, с улыбкой ему заметил: «Какой же тут риск, у меня именье родовое, я беру деньги для его усовершенствования, детей у меня нет, и мы друг после друга наследники». Старик семидесяти пяти лет никогда не прощал племяннику эту выходку.
Приехало целых четыре штатских генерала, которых и усадили вместе за карты (говорили, что они так вчетвером и ездили по домам на балы);
дядя пригласил целую кучу молодых людей; между танцующими мелькнули даже два гвардейца, о которых матушка так-таки и не допыталась узнать, кто они таковы.
— Знаю я этого Стриженого, — сообщает
дядя, — в прошлом году у него нехватка казенных денег случилась, а ему дали знать, что ревизор из Петербурга едет. Так он ко мне
приезжал.
Дело о задушенном индейце в воду кануло, никого не нашли. Наконец года через два явился законный наследник — тоже индеец, но одетый по-европейски. Он
приехал с деньгами, о наследстве не говорил, а цель была одна — разыскать убийц
дяди. Его сейчас же отдали на попечение полиции и Смолина.
Приезжал дядя Яков с гитарой, привозил с собою кривого и лысого часовых дел мастера, в длинном черном сюртуке, тихонького, похожего на монаха. Он всегда садился в угол, наклонял голову набок и улыбался, странно поддерживая ее пальцем, воткнутым в бритый раздвоенный подбородок. Был он темненький, его единый глаз смотрел на всех как-то особенно пристально; говорил этот человек мало и часто повторял одни и те же слова...
С женой Алексея,
дяди вашего,
приехала ко мне Пелагея Васильевна Муравьева.
Среди дела и безделья незаметным образом прошло время до октября. В Лицее все было готово, и нам велено было съезжаться в Царское Село. Как водится, я поплакал, расставаясь с домашними; сестры успокаивали меня тем, что будут навещать по праздникам, а на рождество возьмут домой. Повез меня тот же
дядя Рябинин, который
приезжал за мной к Разумовскому.
— Студент Каетан Слободзиньский с Волыня, — рекомендовал Розанову Рациборский, — капитан Тарас Никитич Барилочка, — продолжал он, указывая на огромного офицера, — иностранец Вильгельм Райнер и мой
дядя, старый офицер бывших польских войск, Владислав Фомич Ярошиньский. С последним и вы, Арапов, незнакомы: позвольте вас познакомить, — добавил Рациборский и тотчас же пояснил: — Мой
дядя соскучился обо мне, не вытерпел, пока я возьму отпуск, и вчера
приехал на короткое время в Москву, чтобы повидаться со мною.
Как только мать стала оправляться, отец подал просьбу в отставку; в самое это время
приехали из полка мои
дяди Зубины; оба оставили службу и вышли в чистую, то есть отставку; старший с чином майора, а младший — капитаном.
К обеду
приехали бабушка, тетушка и
дяди; накануне весь дом был вымыт, печи жарко истоплены, и в доме стало тепло, кроме залы, в которую, впрочем, никто и не входил до девяти ден.
— Я
приеду,
дядя, — отвечал Павел.
— Каналья этакий! — произнес он. — Да и вы, господа чиновники, удивительное дело, какой нынче пустой народ стали! Вон у меня покойный
дядя исправником был… Тогда, знаете, этакие французские камзолы еще носили… И как, бывало, он из округи
приедет, тетушка сейчас и лезет к нему в этот камзол в карманы: из одного вынимает деньги, что по округе собрал, а из другого — волосы человечьи — это он из бород у мужиков надрал. У того бы они квасу не выпустили!
Едешь в вагоне и во всяком соседе видишь сосуд злопыхательства;
приедешь в гостиницу и все думаешь: да где же они, превратные идеи, застряли? как бы их обойти? как бы не встретиться с"киевским
дядей", который, пожалуй, не задумается и налгать?
Мальчик без штанов. То-то что ты не дошел! Правило такое, а ты — болезнь! Намеднись
приехал в нашу деревню старшина, увидел
дядю Онисима, да как вцепится ему в бороду — так и повис!
Осенью он получил от тетки записку с убедительнейшею просьбою проводить ее в концерт, потому что
дядя был не совсем здоров.
Приехал какой-то артист, европейская знаменитость.
В другой раз не пускала его в театр, а к знакомым решительно почти никогда. Когда Лизавета Александровна
приехала к ней с визитом, Юлия долго не могла прийти в себя, увидев, как молода и хороша тетка Александра. Она воображала ее так себе теткой: пожилой, нехорошей, как большая часть теток, а тут, прошу покорнейше, женщина лет двадцати шести, семи, и красавица! Она сделала Александру сцену и стала реже пускать его к
дяде.
Егор Егорыч, не меньше своих собратий сознавая свой проступок, до того вознегодовал на племянника, что, вычеркнув его собственноручно из списка учеников ложи, лет пять после того не пускал к себе на глаза; но когда Ченцов увез из монастыря молодую монахиню, на которой он обвенчался было и которая, однако, вскоре его бросила и убежала с другим офицером, вызвал сего последнего на дуэль и, быв за то исключен из службы, прислал обо всех этих своих несчастиях
дяде письмо, полное отчаяния и раскаяния, в котором просил позволения
приехать, — Марфин не выдержал характера и разрешил ему это.
— Нет,
дядя, не
приеду! Страшно с вами!
— Умирать я
приехала к вам,
дядя!
— Видите ли, Матвей Савельич, вы должны знать:
дядя — недавно
приехал из ссылки, из Сибири, он был сослан по политическому делу…
— Фома! — крикнул
дядя. — Рекомендую: племянник мой, Сергей Александрия! сейчас
приехал.
— Именно, именно! — вскричал
дядя в восторге. — Именно так! Благороднейшая мысль! И даже стыдно, неблагородно было бы нам осуждать его! Именно!.. Ах, друг мой, ты меня понимаешь; ты мне отраду привез! Только бы там-то уладилось! Знаешь, я туда теперь и явиться боюсь. Вот ты
приехал, и мне непременно достанется!
Мы виделись с ним два года назад в Петербурге, куда он
приезжал вместе с
дядей, а потому он тотчас же теперь узнал меня.
— Маменька! маменька, что вы! да ведь это Сережа, — бормотал
дядя, дрожа всем телом от страха. — Ведь он, маменька, к нам в гости
приехал.
— —
Дядя Ерошка прост был, ничего не жалел. Зато у меня вся Чечня кунаки были.
Приедет ко мне какой кунак, водкой пьяного напою, ублажу, с собой спать положу, а к нему поеду, подарок, пешкеш, свезу. Так-то люди делают, а не то что как теперь: только и забавы у ребят, что семя грызут, да шелуху плюют, — презрительно заключил старик, представляя в лицах, как грызут семя и плюют шелуху нынешние казаки.
Но как ни сдружилась Бельтова с своей отшельнической жизнию, как ни было больно ей оторваться от тихого Белого Поля, — она решилась ехать в Москву.
Приехав, Бельтова повезла Володю тотчас к
дяде. Старик был очень слаб; она застала его полулежащего в вольтеровских креслах; ноги были закутаны шалями из козьего пуху; седые и редкие волосы длинными космами падали на халат; на глазах был зеленый зонтик.
Одним словом, он ее выпроваживал; но тетка тоже была не из уступчивых, и дворецкий, побеседовав с ней, возвратился к
дяде с докладом, что старая княжна
приехала к нему как к новорожденному.
Юлия Филипповна. Вы очень нервны, это мешает вам быть убедительным! (Варваре Михайловне.) Ваш муж сидит с моим орудием самоубийства, пьют коньяк, и у меня такое предчувствие, что они изрядно напьются. К мужу неожиданно
приехал дядя — какой-то мясоторговец или маслодел, вообще фабрикант, хохочет, шумит, седой и кудрявый… забавный! А где же Николай Петрович? Благоразумный рыцарь мой?..
Женщина осталась с дочкой — ни вдова, ни замужняя, без куска хлеба. Это было в Воронеже, она жила в доме купца Аносова,
дяди Григория Ивановича, куда последний
приехал погостить. За год до этого, после рождения младшей дочери Нади, он похоронил жену. Кроме Нади, остались трехлетний Вася и пятилетняя Соня.
К обеду
приехали из Оптухи мой отец и мать: братья в парадной же кинулись друг другу на шею и от радости заплакали, жена
дяди со всеми повидалась, сдержанно наблюдая тон и приличие.
Но не все же у Якова Львовича были враги: были у него между дворянами и большие почитатели, которые ценили его благородство и заслуги и, вспомнив о нем перед новыми выборами,
приехали к нему с просьбою, чтобы он позволил себя баллотировать, но
дядя на этот раз оказался непреклонным и объявил, что он «сильно занят разведением тюльпанов и ни для чего не решится их оставить».
Горецкий. За мной
дядя прислал, велит сейчас
приезжать. Как прикажете?
До половины зимы мирно текли мои классные и домашние упражнения под неослабным надзором и руководством Григорья Иваныча; но в это время
приехал в Казань мой родной
дядя, А. Н. Зубов; он свозил меня два раза в театр, разумеется, с позволения моего воспитателя: в оперу «Песнолюбие» и в комедию «Братом проданная сестра».
На следующее утро Давыд встал как ни в чем не бывало, а недолго спустя, в один и тот же день, совершились два важных события: утром старик Латкин умер, а к вечеру
приехал в Рязань
дядя Егор, Давыдов отец.
На другой же день после похорон
дядя Егор, который, по всему было видно,
приехал из Сибири не с пустыми руками (деньги на похороны дал он и Давыдова спасителя наградил щедро), но который о своем тамошнем житье-бытье ничего не рассказывал и никаких своих планов на будущее не сообщал, —
дядя Егор внезапно объявил моему отцу, что не намерен остаться в Рязани, а уезжает в Москву вместе с сыном.
Приезжая летом на фабрику, кричала на мать, как на прислугу, с отцом говорила сквозь зубы, целые дни читала книги, вечером уходила в город, к
дяде, оттуда её приводил золотозубый доктор Яковлев.
Треплев. Да… В четверг
дяде было нехорошо, мы ей телеграфировали, чтобы она
приехала.
К приезду дедушки в дом съезжались ближайшие родные: два его племянника Петр и Иван Неофитовичи и родная племянница Анна Неофитовна. Любовь Неофитовна, по отдаленности места жительства,
приезжала только крестить моих братьев и сестер вместе с
дядею Петром Неофитовичем.
Ванюшка никак даже не мог удержаться, чтобы не крикнуть в порыве восторга несколько раз сряду: «
Дядя Антон, домой
приехали!
—
Приехали! Тебя спрашивают, монах! На…
Дядя Пётр велел мне проводить тебя в Лобановский скит, идём!